Золотые опилки: как заработать на производстве биоугля из отходов

«Мы смогли бы решить проблему черного неба в Красноярске (режим черного неба, который периодически вводится в Красноярске с 2012 года, означает, что вредные вещества не рассеиваются, а накапливаются в воздухе над городом при безветренной погоде; одной из причин явления считается большое количество котельных, работающих на угле и мазуте. — РБК). Ведем переговоры с местными властями, они говорят: «Может, мы переведем Красноярск на газ?» А вы считали, сколько миллиардов это будет стоить? Дешевле будет перевести на биоуголь, который намного экологичнее и эффективнее угля и мазута. Проблема в том, что, хоть государство у нас одно, карманов у него много. Срастить между собой интересы и перераспределить деньги между карманами зачастую практически невозможно. Те деньги, которые они потратят на газификацию, никогда не будут перенаправлены на биотопливо, хотя это было бы эффективнее», — говорит Павел Трушевский, основатель компании «Сибирский биоуголь», которая производит древесные топливные брикеты из отходов лесной промышленности. Вложив в запуск компании 100 млн руб., бизнесмен рассчитывает вернуть их к 2022 году.

Sustainability по-русски

Павлу Трушевскому 40 лет, 33 из которых он прожил в родном Братске, где окончил местный университет по специальности «инженер-технолог деревообработки». «Братск — центр лесопереработки Восточной Сибири. Мой профессиональный опыт всегда был связан с лесной отраслью», — рассказывает предприниматель. В 2001 году он устроился инженером на Братский целлюлозно-картонный комбинат (сейчас принадлежит АО «Группа Илим»), где проработал пять лет. Именно здесь он впервые заинтересовался вопросами экологии. Проверять деятельность комбината время от времени приезжали аудиторы санкт-петербургской компании «ЕвроПартнер». По словам Трушевского, это была первая в России компания, которая занималась лесной сертификацией по международным стандартам FSC (Forest Stewardship council — Лесной попечительский совет, авторитетная в вопросах экологии предприятий некоммерческая организация). «Предприятие, которое соответствует этим стандартам, планирует заготовку таким образом, что в границах лесного участка древесины с годами не становится меньше, — объясняет Трушевский. — При этом минимизируется негативное воздействие на флору и фауну, а также максимально учитываются интересы и права работников и местного населения».

В 2006 году он уволился с комбината и основал консалтинговую компанию по лесной сертификации «СибирьКонсалт». А в 2008 году «ЕвроПартнер» обанкротилась и Трушевский открыл компанию, которая занималась самой сертификацией — ООО «Лесная сертификация». Он нанял бывших сотрудников «ЕвроПартнера», получил аккредитацию FSC и начал работать с клиентами той же компании. В первые годы у него работали всего два-три человека, бизнес рос небольшими темпами. На операционный ноль удалось выйти только в 2011 году. До того как Трушевский зашел на рынок, в России уже по пять-семь лет работали западные аудиторские компании, такие как Bureau Veritas, SGS.

Конкурировать приходилось ценой и активностью в общении с лесопромышленниками: «Наше главное преимущество было в том, что я приходил и говорил с ними на их языке. Мягко говоря, не заходили им рассказы прогрессивных московских менеджеров про sustainability. Мы старались объяснить им то же самое нормальным русским языком», — вспоминает Трушевский. В России в большинстве лесных хозяйств не понимали, зачем нужна подобная услуга. «Да и в мире всего порядка 15 аудиторских компаний, которые этим занимаются. По сути, это социально-экологическая оценка устойчивости бизнеса. Когда компания принимает решения исходя не из стремления поскорее максимально заработать, но из понимания, что важно создать условия, при которых она будет стабильно зарабатывать продолжительное время», — поясняет предприниматель.

Павел Трушевский (Фото: из личного архива)

Ты мне как Братск

Существенно расти клиентура начала лишь в последние годы. Сейчас крупнейшие российские клиенты «Лесной сертификации» — International Paper, «Монди Сыктывкарский лесопромышленный комплекс», Министерство лесного комплекса Республики Татарстан, «Краслесинвест», Марийский ЦБК, предприятия Русской лесной группы, «Запкареллес», «Сургутмебель», «Эггер», «Хухтамаки» и др. В среднем стоимость сертификации управления лесами составляет от 0,5 млн до 3 млн руб. «Сегодня из российских конкурентов у нас только «Русский Регистр», — говорит Трушевский. — Но конкуренция практически не ощущается. Никто этого рынка толком не видит — за 12 лет мы выдали всего лишь 1300 сертификатов по лесу». Прежде всего такая услуга нужна предприятиям, которые продают свою продукцию на экспорт, поясняет предприниматель: «Например, IKEA и Leroy Merlin работают только с сертифицированной продукцией. Рынок растет на 15–20% ежегодно».

Чтобы увеличить число клиентов, Трушевский вышел за рубеж — международный сертификат позволяет оказывать услуги не только в России. Клиенты компании, в которой уже 40 сотрудников, находятся в 20 странах (Россия, Украина, Индия, Китай, где, по словам Трушевского, его компания занимает около 5% рынка). Компания выдает по 350–400 сертификатов в год. Стоимость сертификата в зависимости от сложности работы — от 120 тыс. руб. до $100 тыс. Совокупная выручка — порядка 200 млн руб. в год.

До 2013 года Трушевский управлял компанией из Братска, но затем переехал в столицу: его порекомендовали как представителя бизнеса директору лесного департамента Минприроды. «Позвонили часов в десять вечера, когда я лежал в больнице после сильного отравления, позвали поговорить, пригласили в Москву», — вспоминает он. В итоге Трушевский возглавил отдел использования и воспроизводства лесов, где проработал чуть больше года.

«Было интересное время: Минприроде передали полномочия по законотворчеству, которые раньше принадлежали Рослесхозу, и нужно было создавать отдел фактически с нуля. Я пытался некоторые свои бизнес-подходы перенести. Много инициатив удалось продвинуть, но бюрократическая машина зажевала многие хорошие начинания. Например, мы пытались наладить сотрудничество с лесным отделом Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, чтобы Россия могла получить деньги на экологические инициативы. Ежегодно между странами-участницами распределялось порядка €25 млн, при этом Россия каждый год платила свой взнос и могла претендовать на часть денег. Но из-за отношений между ведомствами все быстро сошло на нет под предлогом «нам это не надо», — вспоминает предприниматель. За год сменилось три директора департамента. Не сработавшись с последним из них, Трушевский ушел.

Лес рубят, щепки лежат

Опыт работы в министерстве предприниматель все равно считает бесценным. «На многие вещи удалось посмотреть сверху: какой бизнес есть, что такое отраслевые объединения, кто основные стейкхолдеры, как это управляется в регионах, — было очень полезно», — отмечает Трушевский. Заместителем министра природных ресурсов и экологии тогда был Владимир Лебедев. «Он решил заняться вопросом отходов лесопереработки, пустить их в энергетику: замещать неэффективные традиционные виды топлива опилками, щепой, биотопливом. Себестоимость производства тепла на буром угле, мазуте, а где-то и на электроэнергии в регионах зашкаливает. Регионы по этому поводу не беспокоятся, поскольку разницу между себестоимостью и тарифом для населения закрывают федеральными субвенциями. Организовывают завоз этого мазута в Красноярский край, чтобы старые чадящие котельные топились — идет да идет», — рассказывает Трушевский.

В департаменте он среди прочего курировал отрасль отходов и видел, что там есть одновременно и большие проблемы, и возможности: «Специфика лесного хозяйства такая, что 30–40% древесины остается на лесосеке невывезенной. Вывозить дорого. Остаются порубочные остатки и малоценные породы — береза, осина. Можно собирать и сжигать их, приводя тариф к экономически обоснованному и нехило экономя государственные деньги». Уйдя из министерства, Трушевский начал думать, каким образом эту идею применить в бизнесе: «В России есть компании, которые берут низкоэффективные котельные в концессию, переводят их на «деревяшку» и через пять-семь лет зарабатывают деньги. Республика Коми тут лидер. Я решил то же самое сделать в Сибири — не получилось. В Красноярске мне объяснили, что политически неправильно приходить в регионы, где есть угольные лоббисты, и говорить: «Давайте мы вам деньги сэкономим».

Тем не менее опилки остаются и создают только проблемы: «Объем отходов огромный: только в Красноярском крае ежегодно не вовлекается в дальнейшую переработку более 3,5 млн кубометров опилок, щепы и горбыля. Все это накапливается в почве, постепенно отравляя ее», — сетует Трушевский. Малым и средним предприятиям производственные отходы тоже создают проблемы: «В городе Лесосибирске (один из главных центров лесопереработки всей Сибири) стоимость размещения одного кубометра опилок на специальном полигоне без учета транспортировки составляет более 400 руб. Хранить их у себя они тоже не могут из-за опасности возгорания». Размышляя об этом, Трушевский придумал использовать опилки в качестве сырья, из которого можно получать продукт с высокой добавленной стоимостью.

Фото: из личного архива

Зауглил идею

В 2015 году Трушевский поучился в бизнес-школе «Сколково» на программе «Практикум для компаний малого и среднего бизнеса» — хотел расширить кругозор и круг общения, а два года спустя основал компанию «Сибирский биоуголь». Компания забирает у предприятий опилки и производит из них древесный брикет формата «Пини Кей» (брикет, который изготавливается сочетанием очень высокого давления и термической обработки), а из него путем пиролиза получает угольный брикет. «Древесный брикет настолько плотный, что им можно гвозди забивать: в тонне этого продукта три кубометра опилок, — рассказывает Трушевский. — Угольный брикет хорош для отопления. Его теплотворная способность выше, чем у бурого угля — для того же количества тепла его нужно в полтора раза меньше. К тому же он топится чисто и красиво, выбросы в атмосферу щадящие».

Проектировать оборудование для переработки Трушевскому пришлось силами своей команды: «Смотрели производителей из Дании, Белоруссии, с Украины. Первые прессы для брикетов купили в Белоруссии, но очень ими недовольны: на максимуме работают на две трети от заявленной мощности», — жалуется предприниматель. В Калуге у компании есть R&D-центр, который разрабатывает оборудование для производства древесных и угольных брикетов. «Разработки подобного оборудования, которые есть на рынке, гаражные. Есть хорошие европейские производители, но это оборудование капризное и чрезвычайно дорогое. А так, чтобы в одну дырку опилки засыпались, а из другой выходил уголь — такого в принципе нет, все продают отдельные элементы. Мы взялись за то, чтобы сделать оборудование полного цикла», — утверждает Трушевский.

Первая производственная и тестовая площадка действует в поселке Беляй Томской области. Там оборудование, спроектированное в Калуге, прототипируется, автоматизируется, «обшивается» программным обеспечением, отрабатываются технологические режимы для него. Мощность площадки в Беляе пока составляет 20 тыс. тонн древесного брикета или 7 тыс. тонн биоугля в год. «Там мы нашли понимание с местными властями. Договорились, что мы станем санитаром района. Мы решаем вопрос с утилизацией отходов лесопиления, а власти создают нам условия работы, гарантируют, что опилки мы будем забирать бесплатно», — рассказывает Трушевский.

Сырье на производственную площадку он вывозит за свой счет. Для лесопилок отдавать бесплатно опилки выгоднее, чем отправлять их на полигон. Крупные производства сами научились перерабатывать опилки, производя топливные гранулы (пеллеты). Малый и средний бизнес в своей массе не имеет таких ресурсов и предпочитает просто закапывать или выбрасывать в лес отходы. Сейчас природоохранная прокуратура и Росприроднадзор ужесточают надзор за лесопилками по всей России, если их не утилизируют. «К ним приходят пожарные и экологи и угрожают закрытием бизнеса, если они что-то с ними не сделают. И правильно делают: бизнес — это не только деньги зарабатывать», — заключает Трушевский.

Фото: из личного архива

В той же нише переработки опилок занято немало других компаний, которые делают менее технологичный продукт, чем биоуголь, например щепу. «Я занимаюсь переработкой бытового и коммерческого мусора, — рассказывает Георгий Малютин, основатель MGS Group. — Есть две технологии по работе с деревом: компостирование (получение почвогрунта) и сжигание в различных видах. В сжигании могут использоваться пеллеты или древесная щепа. Есть специальные установки, которые перерабатывают старое дерево в различные фракции. Если древесина чуть загрязнена, она используется для отопления (котельные на щепе, цементные заводы), для компостирования используется совсем чистая древесина с высокой влажностью». MGS Group производит щепу для котельных из отходов древесины от строительства и бытового мусора, в котором 5–10% составляет дерево, которое можно переработать. «Потом я все это продаю для отопления как древесную щепу по 1000 руб. за тонну. В России очень много таких предприятий», — утверждает Малютин.

Потрудился на свалку: как хирург выручает на переработке мусора ₽1,6 млрд

Инновации Кейсы РБК

Дальше в лес

«Сибирский биоуголь» запустил производство в ноябре 2019 года. Стоимость тонны древесного брикета — 7–8 тыс. руб. Это дороже, чем дрова: один кубометр обходится от 2 тыс. руб., тонна (приблизительно два кубометра) стоит 4–6 тыс. руб. Но, по словам Трушевского, брикеты горят в два раза дольше и выделяют намного больше тепла. Биоуголь, который производит предприниматель, стоит еще дороже — от 30 тыс. руб. за тонну (каменный уголь в России стоит 11–17 тыс. руб. в зависимости от качества). «Мы закладываем маржинальность производства на уровне 30%. Продавать брикет начали в этом году. Продали всего порядка 50 тонн из-за аномально теплой зимы. Поставляем на строительные рынки в регионе, в сети DIY, немного брикета продается непосредственно местному населению прямо с завода. Настроены на расширение сети прямых продаж за счет подключения к маркетплейсам как на внутреннем рынке, так и в странах Западной Европы», — делится планами Трушевский.

На окупаемость бизнес выйдет, когда площадка начнет производить 400 тонн брикета в месяц, Трушевский говорит, что этого показателя они достигнут в мае 2020 года. При полной загрузке производственная площадка может потребить в год опилок объемом до 40 олимпийских бассейнов (около 100 тыс. кубометров), гордится предприниматель. Инвестиции в компанию составили порядка 100 млн руб. за два года.

Развивать бизнес Трушевский намерен по трем направлениям. Первое — производить и продавать древесные брикеты на общероссийском рынке. Сейчас они реализуются только в регионе. Маркетологи изучают работу маркетплейсов и договариваются с крупными сетями. Параллельно ведутся переговоры об открытии второй производственной площадки в Красноярском крае. Второе направление — производство биоугля для профессиональных барбекю. Пока такого производства в России нет. Предприниматель уверяет, что этот товар оценят повара: биоуголь быстро создает корочку у мяса, запечатывая его и оставляя сочным. Кроме того, если в дальнейшем уголь активировать, можно значительно расширить возможности для сбыта. Третье направление, которое пока в разработке, — создание оборудования для производства биотоплива.

Фото: из личного архива

Негативно отразились на продажах не только теплая зима, но и экономический кризис, а также эпидемия коронавируса. Тем не менее Трушевский надеется отбить все инвестиции в «Сибирский биоуголь» к 2022 году. В штате компании 30 человек, из которых семь — научные работники, постоянно дорабатывающие технологию. Команда работает с сотрудниками МГТУ им. Баумана, а технологией пиролиза занимается в том числе бывший ректор Братского госуниверситета. «В таком бизнесе надо делать ставку на интеллект», — считает предприниматель.